– Но, в конце концов, куда вы хотите прийти?

– Я хочу прийти туда, куда мы неотвратимо движемся. Но я хочу попытаться прийти туда без потрясений, поставив во главе движения короля.

– Как знамя?

– Нет, как щит.

– Как щит? – улыбнулся Неккер. – Вы совершенно не знаете короля, раз хотите заставить его играть такую роль.

– Нет, я знаю его. Бог мне свидетель, я очень хорошо знаю его. Я видел тысячи подобных людей во главе маленьких округов в Америке. Это милый человек, лишенный величия, не способный настоять на своем, безынициативный. Тем не менее благодаря своему священному сану он может стать оплотом против людей, о которых я только что говорил, и как бы ни был зыбок этот оплот, лучше такой, чем вообще никакого.

Помню, как на севере Америки во время войны с дикими племенами я провел целую ночь, укрываясь за зарослями тростника. Враги были на другом берегу реки и стреляли по нам.

Не правда ли, тростник – ничтожная защита. Но уверяю вас, господин барон, за укрытием из зеленых стеблей, которые легко срезали пули, сердце мое билось куда спокойнее, чем если бы я оказался в открытом поле. Так вот, король будет для меня таким тростником. Он позволит мне видеть врага, но не даст врагу увидеть меня. Вот почему я, будучи республиканцем в Нью-Йорке или Филадельфии, во Франции оказываюсь монархистом. Там нашего диктатора звали Вашингтоном. А тут один бог знает, как он будет называться – Кинжал или Эшафот?

– Доктор, вы все видите в кровавом цвете.

– Барон, вы тоже увидели бы все в таком же цвете, если бы оказались сегодня со мной на Гревской площади.

– Да, верно, мне говорили, что там произошли массовые убийства.

– Знаете, народ – это прекрасно, но когда он… О, общественные ураганы, насколько же вы ужаснее ураганов небесных! – воскликнул Жильбер.

У Неккера был вид, будто он о чем-то размышляет.

– Если бы вы были рядом со мной, доктор, – промолвил он, – вы могли бы при необходимости подать мне непредвзятый совет.

– Рядом с вами, барон, я не был бы так полезен вам, а главное, Франции, как там, где я хочу быть.

– И где же вы хотите быть?

– Выслушайте меня, сударь. Рядом с самим престолом находится величайший враг престола, рядом с королем – величайший враг короля. Это королева. Несчастная женщина, она забыла, что является дочерью Марии Терезии, или вернее, вспоминает об этом лишь тогда, когда ей нужно подкрепить свое самомнение. Она думает, что спасает короля, а на деле губит не только короля, но и королевскую власть. Поэтому всем нам, кто любит короля, кто любит Францию, необходимо договориться, чтобы нейтрализовать ее власть, уничтожить ее влияние.

– В таком случае, сударь, послушайтесь меня и оставайтесь рядом со мной. Помогайте мне.

– Если я останусь рядом с вами, мы будем составлять одно целое и будем действовать одинаково: как вы, так и я, как я, так и вы. Нет, сударь, нам нужно разделиться, и тогда своим двойным весом мы перетянем чашу весов.

– И при всем том чего же мы добьемся?

– Попытаемся, нет, не предотвратить, но задержать катастрофу, хотя я отвечаю вам за могучего союзника, господина де Лафайета.

– Лафайет – республиканец?

– В той мере, в какой может быть республиканцем маркиз де Лафайет. Если уж нам совершенно необходимо перейти к равенству, поверьте мне, лучше выбрать равенство вельмож. Равенство, которое возвышает, я предпочитаю тому, которое принижает.

– Значит, вы отвечаете за Лафайета?

– Если требовать от него только чести, мужества и преданности, да.

– Ну, хорошо, а чего же хотите вы?

– Рекомендательное письмо к его величеству королю Людовику Шестнадцатому.

– Такой человек, как вы, не нуждается в рекомендательных письмах, он представляется сам.

– Нет, мне нужно быть вашим ставленником, в мои планы входит, чтобы меня представили вы.

– И на что вы метите?

– Быть одним из придворных врачей короля.

– Нет ничего проще. А королева?

– Когда я окажусь близ короля, это уже будет мое дело.

– Но если она начнет вас преследовать?

– Я противопоставлю ей волю короля.

– Волю короля? Если вы этого добьетесь, вы совершите сверхчеловеческий подвиг.

– Если человек лечит тело и однажды не добьется того, что сможет направлять дух, он – величайшее ничтожество.

– Но не кажется ли вам, что заключение в Бастилии – скверная рекомендация для того, кто желает стать королевским врачом?

– Напротив, самая лучшая. Разве я не подвергался, по вашим словам, преследованиям за философские вины?

– Так я предполагаю.

– В таком случае король реабилитирует себя, поднимет свою популярность, взяв врачом ученика Руссо, сторонника новых доктрин, наконец, бывшего узника Бастилии. При первой же встрече с ним особо подчеркните это.

– Вы, как всегда, правы. Но могу ли я рассчитывать на вас, когда вы окажетесь рядом с королем?

– Полностью и всецело, пока вы будете придерживаться политической линии, которую мы примем.

– И что же вы мне обещаете?

– Сообщить вам, что настал момент, когда вам следует подавать в отставку.

Неккер с секунду смотрел на Жильбера, потом грустно произнес:

– Поистине, это самая большая услуга, какую преданный друг может оказать министру, ибо она – последняя.

Он сел за стол и стал писать письмо королю.

Жильбер же в это время перечитывал указ об аресте, бормоча:

– Графиня де Шарни… кто же это может быть?

– Возьмите, сударь, – сказал Неккер, протягивая Жильберу рекомендательное письмо.

Жильбер взял его и прочел:

Дату под письмом Неккер не поставил и вручил его Жильберу запечатанным простой печатью.

– А сейчас я в Брюсселе, не так ли? – добавил он.

– Вне всяких сомнений, и даже более, чем когда-либо. Впрочем, завтра утром вы получите от меня известия.

Барон постучал условным стуком, появилась г-жа де Сталь; на сей раз, кроме ветки граната, у нее в руке была еще и брошюра доктора Жильбера.

Не без одобрительного кокетства она держала эту брошюру так, чтобы Жильбер увидел ее название.

Жильбер откланялся г-ну де Неккеру, поцеловал руку баронессе, и та проводила его до дверей кабинета.

Он снова уселся в фиакр; Питу и Бийо дремали на переднем сиденье, кучер дремал, сидя на облучке, а лошади дремали стоя.

XXII. Король Людовик XVI

Встреча с г-жой де Сталь и г-ном де Неккером заняла у Жильбера около полутора часов. Вернувшись в Париж в девять с четвертью, он прямиком отправился на почтовый двор, нанял экипаж с лошадьми и галопом поскакал в Версаль, а Бийо и Питу отдыхали тем временем от трудов в маленькой гостинице на улице Тиру, где Бийо имел обыкновение останавливаться, приезжая в Париж.

Было уже поздно, но Жильбера это не остановило. Люди его закала всегда испытывают потребность в деятельности. Пусть даже его поездка окажется бесполезной, но он предпочитал лучше съездить зазря, чем оставаться в бездействии. Для людей нервических неизвестность – гораздо худшая мука, чем даже самая страшная действительность.

До Версаля Жильбер добрался к половине одиннадцатого; обычно в этот час здесь все уже спали глубоким сном. Но в тот вечер в Версале не спала ни одна живая душа. Лишь недавно сюда докатились отголоски взрыва, от которого еще дрожал Париж.

Гвардейцы, телохранители, швейцарцы, собравшись в кучки на перекрестках главных улиц, переговаривались между собой или с горожанами, чьи роялистские настроения внушали им доверие.