Александр Дюма

Анж Питу

Часть первая

I. Глава, в которой читатель знакомится с героем этой истории и с местом, где тот явился на свет

На границе Пикардии и Суассона, на том куске французской земли, которая под названием Иль-де-Франс составляет часть давнего родового домена наших королей, посреди огромного леса площадью в пятьдесят тысяч арпанов [1] , что тянется полумесяцем с севера на юг, стоит в сени большого парка, насаженного Франциском I и Генрихом II [2] , городок Виллер-Котре; он прославился тем, что в нем родился Шарль Альбер Демустье [3] , который в ту пору, когда началась эта наша история, писал там «Письма к Эмилии о мифологии» к вящей радости прекрасных дам, с упоением зачитывавшихся ими по мере их выхода в свет.

Добавим для полноты поэтической репутации города, которому его недоброжелатели, невзирая на королевский замок и две тысячи четыреста жителей, отказывают в этом звании и упрямо норовят именовать поселком, так вот, добавим, что он находится в двух лье от Лаферте-Милона, где родился Расин [4] , и в восьми лье от Шато-Тьерри, где родился Лафонтен [5] .

Добавим еще, что мать автора «Британика» и «Гофолии» происходит из Виллер-Котре.

Ну, а теперь обратимся к королевскому замку и двум тысячам четыремстам горожанам.

Королевский замок, начатый Франциском I, чьих саламандр он хранит на стенах, и достроенный Генрихом II, чей вензель, переплетенный с вензелем Екатерины Медичи [6] и окруженный тремя полумесяцами Дианы де Пуатье [7] , его украшает, так вот, этот замок после того, как он служил убежищем любви короля-рыцаря и г-жи д’Этамп [8] , а затем любви Луи Филиппа Орлеанского [9] и красавицы г-жи де Монтесон, оставался со дня смерти герцога Луи Филиппа практически необитаемым; его сын Филипп Орлеанский, взявший себе впоследствии прозвище Эгалите, низвел замок из ранга резиденции принца до положения простого места сбора участников охот.

Как известно, замок и лес Виллер-Котре являлись частью наследственного удела, дарованного Людовиком XIV своему брату Месье [10] , когда младший сын Анны Австрийской женился на сестре Карла II Генриетте Английской.

Что же касается двух тысяч четырехсот жителей, о которых мы пообещали читателю сказать несколько слов, то они, как и во всех поселениях, где соединяются две тысячи четыреста человек, являли собой сообщество, состоящее из:

1. Нескольких дворян, которые проводили лето в окрестностях замка, а зиму в Париже и, рабски подражая герцогу, лишь изредка показывались в городке.

2. Довольно большого числа буржуа, которые в определенное время выходили с зонтиком в руке из своих домов, дабы совершить ежедневную послеобеденную прогулку, всякий раз заканчивающуюся у широкого рва, отделяющего парк от леса, каковой находился на расстоянии четверти лье от города; назывался этот лес «Охохо», надо полагать, по причине астматических вздохов, вырывавшихся из грудей гуляющих, которые тем самым выражали радость, что проделали такой большой конец и не заработали особо сильной одышки.

3. Ремесленников, составлявших подавляющее большинство населения, работавших всю неделю и только по воскресеньям позволявших себе прогулку, которой их более удачливые земляки могли наслаждаться ежедневно.

4. И наконец, нескольких жалких пролетариев, не имевших на неделе даже воскресенья, так как шесть дней они работали за поденную плату то ли у дворян, то ли у буржуа, то ли у тех же ремесленников, а в седьмой отправлялись в лес собирать хворост или сухостой, сломленный грозою, этим лесным жнецом, для которого и дубы не более чем колосья и который легко валит на влажную черную землю высокоствольные деревья, величественное достояние герцога.

Поскольку Виллер-Котре имел несчастье быть городом, игравшим довольно важную роль в истории, археологи занялись им и проследили последовательные стадии его преобразования из деревни в поселение, а из поселения в город, каковую стадию, как мы уже упоминали, кое-кто оспаривает; они неопровержимо установили, с чего началась эта деревня, представлявшая собою два ряда домов, построенных вдоль дороги из Парижа в Суассон; затем, сообщают они, удобное расположение деревни, стоящей на краю прекрасного леса, привело к тому, что население ее постепенно увеличивалось, к первой улице прибавились новые, расходящиеся подобно лучам звезды и устремляющиеся к другим небольшим селениям, с которыми важно было иметь сообщение; все эти улицы сходились в одной точке, ставшей, само собой разумеется, центром, то есть тем, что в провинции называется Площадь, вокруг которой строились самые красивые дома деревни, превратившейся в поселок, а в середине возвышается фонтан, украшенный в наше время четырехугольными солнечными часами; наконец, археологи точно установили дату, когда возле скромной церкви, предмета первейшей необходимости жителей, были заложены первые камни в фундамент будущего обширного замка, последнего каприза короля Франциска; замок этот, поочередно побывавший королевской и герцогской резиденцией, в наши дни превратился в унылый и безобразный дом призрения, находящийся на иждивении префектуры департамента Сена.

Но в те времена, когда начинается наша история, дела монархии хотя уже пошатнулись, однако еще не пали так низко, как сегодня; да, правда, герцог уже не жил в этом замке, но еще и не поселились нищие; он был просто-напросто пуст: обитали в нем только те, кто был необходим, чтобы держать его в порядке, среди каковых следует отметить привратника, смотрителя зала для игры в мяч и капеллана; все окна этого обширного здания, как выходящие в парк, так и выходящие на вторую площадь, аристократически именуемую Замковой, были закрыты, и это еще больше усиливало унылость и пустынность площади, по одну сторону которой стоял небольшой дом, и, я надеюсь, читатель позволит мне сказать о нем несколько слов.

Этот небольшой домик был обращен к площади, если можно так выразиться, спиной. Но как и у некоторых особ, эта спина имела то преимущество, что была самой авантажной и своеобразной его частью. И действительно, его фасад, сообщавшийся с Суассонской улицей, одной из главных улиц городка, посредством нескладных арочных ворот, которые восемнадцать часов из двадцати четырех были наглухо заперты, как бы вступал в противоречие с противоположной стороной, жизнерадостной и веселой; иначе говоря, противоположная сторона была окружена садом, и верхушки его деревьев – черешен, яблонь, слив – возносились над садовой стеной, а по обе стороны калитки, открывающей выход на площадь или, если угодно, вход с нее в сад, стояли две столетние акации, которые весной, казалось, тянули ветви из-за стены, стремясь усыпать землю вокруг благоуханными цветами.

То был дом замкового капеллана, который, кроме того что обслуживал герцогскую церковь, где, несмотря на отсутствие владельца замка, по воскресеньям отправлялись мессы, еще держал маленькую школу, причем ей по особой милости были приданы две стипендии – одна в коллеже Плеси, а вторая в Суассонской семинарии. Излишне будет говорить, что оплачивало стипендии семейство герцогов Орлеанских; стипендию в семинарии учредил сын регента, а в коллеже – отец принца. Стипендии эти были предметом честолюбивых вожделений родителей и доставляли отчаяние ученикам, для которых они стали поводом для самых невозможных сочинений, каковые имели место каждую неделю по четвергам.