Лучась гордостью и самодовольством, Питу со шпагой в руке сидел верхом на могучем коне с золотистой гривой, и, не покривив душой, скажем, что на него любо-дорого было взглянуть: хоть ему и недоставало изящества и утонченности, зато он воплощал собой силу и отвагу.

Триумфальное выступление Питу и его людей, тех, кто привел в движение всю провинцию, было встречено радостными приветственными криками.

Арамонские национальные гвардейцы были все в одинаковых шляпах с национальными кокардами, ружья у всех сверкали, и шагали они колонной по два в весьма стройном порядке.

Итак, едва ступив на плац, они сразу снискали одобрение собравшихся.

Краем глаза Питу заметил Катрин.

Он покраснел, она побледнела.

С этого мига смотр стал для него важнее, чем для всех остальных.

Для начала он отдал своим людям приказ исполнить простой ружейный прием, и каждое движение было исполнено по его команде с такой точностью, что воздух дрогнул от рукоплесканий.

Не то вышло с другими деревнями: они проделали все вяло и нестройно. Одни были кое-как вооружены, кое-как обучены и заранее пали духом, видя, сколь невыгодно для них сравнение; другие пыжились от гордости и с излишним пылом исполняли то, что так хорошо усвоили накануне.

И все они выступили с весьма средними успехами.

Затем от строевых упражнений перешли к тактическим. Здесь Питу предстояло соперничать с бывшим сержантом.

В силу своего прежнего опыта сержант взял на себя общее командование; его задача сводилась к тому, чтобы заставить сто семьдесят солдат объединенного отряда маршировать и маневрировать.

Он с этим не справился.

Питу со шпагою под мышкой и в неизменной каске на голове наблюдал за происходящим, посмеиваясь с видом собственного превосходства.

Когда бывший сержант увидел, что головы колонн заплутали в лесу, в то время как хвосты уже возвращаются назад в Арамон, что все его каре рассеялись в непредусмотренных направлениях, что подразделения неуклюже топчутся на месте, а направляющие бредут куда попало, он растерялся, и два десятка его солдат недовольно возроптали на своего командира.

И тут со стороны Арамона поднялся крик:

– Питу! Питу! Пусть командует Питу!

– Да, да, пусть командует Питу! – подхватили жители других деревень, разъяренные поражением, которое они милосердно приписали тем, кто их обучал.

Питу вновь взобрался на белого коня и, став во главе своих людей, которых поместил во главе всего войска, отдал команду такой силы и таким великолепным густым басом, что содрогнулись окрестные дубы.

В ту же секунду смешавшиеся ряды словно чудом восстановились: все солдаты по приказу принялись исполнять движения с энтузиазмом, не нарушавшим порядка, и Питу с таким успехом применил на практике уроки папаши Клуиса и теорию, почерпнутую в «Образцовом национальном гвардейце», что снискал себе неслыханное всеобщее одобрение.

Войско в единодушном порыве единогласным криком нарекло его своим полководцем прямо на поле боя.

Питу спешился, обливаясь потом и упиваясь гордостью, и едва он коснулся земли, народ устремился к нему с поздравлениями.

Но он все пытался поймать в толпе взгляд Катрин.

Вдруг голос девушки раздался прямо у него над ухом.

Питу не пришлось идти к Катрин: Катрин сама пришла к нему!

Это был истинный триумф.

– Ну что, – сказала она с веселым видом, плохо вязавшимся с ее побледневшим лицом, – что же, господин Питу, вы ничего нам не скажете? Куда там, вы теперь загордились, вы у нас теперь большой генерал!..

– Ох, да что вы! – вскричал Питу. – Добрый день, барышня. – И добавил, обращаясь к мамаше Бийо: – Имею честь приветствовать вас, сударыня. – Потом он опять обернулся к девушке и сказал: – Вы не правы, барышня, какой из меня большой генерал! Я простой парень, вдохновленный желанием послужить отчизне.

Эти возвышенные слова, подобно кругам по воде, разошлись по толпе, вызвав бурю рукоплесканий.

– Анж, – потихоньку промолвила Катрин, – мне нужно с вами поговорить.

«Ага! – мелькнуло в голове у Питу. – Я своего добился!»

Вслух он ответил:

– Всецело вам повинуюсь, мадемуазель Катрин.

– Проводите потом нас до фермы.

– Хорошо.

XXXIX. Мед и полынь

Катрин позаботилась о том, чтобы остаться вдвоем с Питу, несмотря на присутствие матери.

Славную г-жу Бийо окружили несколько добрых приятельниц, которые завели с ней беседу, поспешая за ее лошадью, а Катрин тем временем уступила одной из них свою лошадь и пешком вернулась через рощу к Питу, ускользнувшему со своего торжества.

В деревне такие уловки никого не удивляют: тайны теряют там всю свою важность, благо, все друг к другу снисходительны.

Все сочли в порядке вещей, что Питу понадобилось потолковать с мамашей и дочкой Бийо; возможно, никто этого и не заметил.

В тот день все дорожили тишиной и сумраком. В лесном раю вся слава и все счастье таятся под сенью столетних дубов.

– Вот и я, мадемуазель Катрин, – сказал Питу, когда они остались одни.

– Почему вас так давно не видно на ферме? – спросила Катрин. – Нехорошо, господин Питу.

– Ах, барышня, – возразил удивленный Питу, – вы же сами знаете…

– Ничего я не знаю! Нехорошо.

Питу закусил губу: ему не по душе было видеть, что Катрин лжет.

Это от нее не укрылось. К тому же обычно Питу глядел прямо и преданно, а теперь он явно лукавил.

– Погодите, господин Питу, – продолжала она. – Я хочу вам сказать еще кое-что.

– Вот оно как! – отозвался он.

– В тот день, когда вы меня видели там, в зарослях…

– Где это я вас видел?

– Ах, сами знаете!

– Я-то знаю.

Она закраснелась.

– Что вы там делали? – спросила она.

– Так вы меня узнали? – спросил он с нежным и печальным упреком.

– Вначале не узнала, а потом узнала.

– Что значит потом?

– Знаете, как это бывает: идешь себе в рассеянности и ни о чем не думаешь, а потом спохватываешься.

– Верно, так бывает.

Она опять приумолкла, он тоже; оба опасались договаривать до конца.

– Значит, – подхватила Катрин, – это были вы?

– Да, барышня.

– Что же вы там делали? Прятались?

– Прятался? Нет, с какой стати мне было прятаться?

– Ну, из любопытства…

– Я, барышня, не любопытен.

Она нетерпеливо топнула оземь ножкой.

– Как бы то ни было, вы были там, а обычно вы туда не ходите.

– Вы же видели, барышня, я читал.

– Ах, не знаю.

– Если вы меня видели, должны были это знать.

– Верно, я вас видела, но мельком. А вы… читали?

– «Образцового национального гвардейца».

– Что это такое?

– Книга. Я по ней изучаю тактику, чтобы потом преподать ее своим людям; а чтобы усваивать науку, барышня, сами знаете, надобно найти укромное место.

– В самом деле, так оно и есть: там, на лесной опушке, вам ничто не мешает.

– Ничто.

Снова наступило молчание. Мамаша Бийо с кумушками по-прежнему ехали вперед.

– И подолгу вы там изучаете науку? – вновь подала голос Катрин.

– Бывает, что и целыми днями, барышня.

– Значит, – горячо воскликнула она, – вы там сидели долго?

– Очень долго.

– Как странно, что я вас не заметила, когда пришла, – сказала она.

Она лгала, причем лгала так дерзко, что у Питу возникло робкое желание ее уличить, но ему было за нее стыдно, он был влюблен, а значит, застенчив. Все эти изъяны сделали его неосмотрительным.

– Наверное, я задремал, – предположил он. – Когда слишком долго работаешь головой, это случается.

– Ну вот, а пока вы дремали, я шла лесом, чтобы было прохладнее. Я шла… шла к старой стене, которая окружает старый павильон.

– Вот как, павильон? – удивился Питу. – Какой павильон?

Катрин снова покраснела. На сей раз Питу явно притворялся, и поверить ему было невозможно.

– Павильон господина де Шарни, – сказала она с безмятежным видом, также притворным. – Там растет лучшая живучка в наших краях.