Причиной этих пропавших для работы минут был Питу: он подзадорил те робкие слухи, которые начинали глухо передаваться из уст в уста.

При этом сам виновник всеобщего смятения успел обо всем забыть.

Но когда он добрался до своего жилища, хоть уже пробило десять, час, когда в деревне обычно все свечи уже погашены, а глаза сомкнуты сном, он заметил вблизи от дома, в котором жил, необычное оживление. Люди сбились в кучки; те сидели, те стояли, те прохаживались.

В облике всех этих людей чувствовалась какая-то непривычная значительность.

Сам не зная почему, Питу решил, что все они говорят о нем.

А когда он проходил по улице, все встрепенулись, словно под воздействием электрического разряда, и принялись кивать на него друг другу.

– Да что это с ними? – удивился Питу. – Я ведь даже не надел каски.

И, отвесив несколько поклонов, он скромно удалился в дом.

Не успел он затворить за собой дверь, не слишком-то плотно прилегавшую к косяку, как ему послышался стук.

Питу перед сном не зажигал свечи: это было бы чрезмерной роскошью для человека, у которого имелась только одна лежанка, следовательно, ему не грозило лечь по ошибке не в ту постель; к тому же и читать он не мог за неимением книг.

Между тем в дверь явно стучали.

Он поднял щеколду.

В комнату, не чинясь, вошли двое – то были его молодые односельчане.

– Что это у тебя нет свечи, Питу? – заметил один.

– А на что мне свечка? – возразил Питу.

– Чтобы видеть.

– Я и так вижу в темноте, у меня глаза, как у кошки. – И в подтверждение своих слов он добавил: – Здравствуй, Клод! Здравствуй, Дезире!

– Ну что ж, – откликнулись посетители, – а мы к тебе, Питу.

– Рад вас видеть, друзья, чего вам угодно?

– Давай-ка выйдем на свет, – предложил Клод.

– А где мы возьмем свет? Луны-то нет.

– Все равно, под открытым небом светлее.

– Тебе надо со мной поговорить?

– Да, Анж, есть разговор.

Эти слова Клод произнес весьма многозначительным тоном.

– Пошли, – согласился Питу.

И все трое вышли.

Они прошли по лесной дороге до первого перекрестка и там остановились; Питу все еще понятия не имел, чего от него хотят.

– Ну? – спросил он, видя, что двое спутников остановились.

– Видишь ли, Питу, – начал Клод, – мы вдвоем с Дезире Манике заправляем всей округой. Хочешь быть у нас третьим?

– И что мы будем делать?

– Мы, Питу, устроим кое-что…

– Что? – приосанившись, спросил Питу. – Что устроим?

– Мы устроим заговор, – прошептал Клод на ухо Питу.

– Вот оно что, – ухмыльнулся Питу, – как в Париже, значит?

На самом деле слово «заговор» и даже эхо от него нагнало на Питу страху даже посреди леса.

– Ладно, – наконец произнес он, – объясни толком.

– Ну-ка, Дезире, ты у нас прирожденный браконьер, распознаешь любые шорохи, дневные и ночные, в лесу и в поле: проверь, не шел ли кто за нами следом, и убедись, что никто нас не подслушивает.

Дезире кивнул, обошел вокруг Питу и Клода молча, словно волк вокруг овчарни.

Затем он вернулся и сказал:

– Мы здесь одни, говори.

– Дети мои, – приступил Клод, – все коммуны во Франции, как ты рассказал Питу, затеяли вооружиться и объединиться в национальную гвардию.

– Это верно, – согласился Питу.

– Так вот, почему бы и Арамону не взяться за оружие по примеру других коммун?

– Но вчера ты сам сказал, Клод, – возразил Питу, – когда я призывал к оружию, что Арамон не может вооружиться: здесь нет оружия.

– Ну, о ружьях нечего заботиться: ты ведь знаешь, где их взять.

– Знать-то я знаю, – отозвался Питу, который начал понимать, куда клонит Клод и чем это ему грозит.

– А мы тут сегодня посоветовались, – продолжал Клод, – со всеми молодыми патриотами в наших краях.

– Ну…

– Нас тридцать три человека.

– Треть сотни минус один, – добавил Питу.

– Ты сам-то знаешь строевую службу? – осведомился Клод.

– Еще бы, черт побери! – воскликнул Питу, не знавший даже, как держать ружье.

– А в тактике разбираешься?

– Я добрый десяток раз видел, как генерал Лафайет исполнял тактические маневры с сорока тысячами солдат, – высокомерно отрезал Питу.

– Прекрасно! – заметил Дезире, наскучив молчанием и желая, несмотря на всю свою нетребовательность, тоже ввернуть в разговор словечко.

– В таком случае, хочешь быть у нас командиром? – спросил Клод.

– Я? – ахнул Питу, подскочив на месте от неожиданности.

– Ты, а то кто же!

И оба заговорщика внимательно уставились на Питу.

– А, колеблешься! – обронил Клод.

– Но…

– Разве ты не добрый патриот? – спросил Дезире.

– Ты еще спрашиваешь?

– Может, ты чего-нибудь боишься?

– Это я-то, покоритель Бастилии, награжденный медалью?

– А ты и медаль получил?

– Получу, как только их начеканят. Господин Бийо пообещал, что возьмет одну на мою долю.

– И у него будет медаль! У нас будет командир с медалью! – в восторге завопил Клод.

– Ну что, соглашаешься? – спросил Дезире.

– Согласен? – спросил Клод.

– Ну ладно уж, согласен, – ответил Питу, не устояв перед их энтузиазмом, а может быть, и перед другим зародившимся в нем чувством, которое зовется гордостью.

– Уговорились! – воскликнул Клод. – С завтрашнего дня ты наш начальник.

– И что я буду с вами делать?

– Обучать строевой службе, что же еще?

– А ружья?

– Ты же знаешь, где они.

– Ах да, у аббата Фортье.

– Несомненно.

– Да, только аббат Фортье может нам их не отдать.

– Что ж! Ты поступишь так же, как патриоты в Доме инвалидов: возьмешь их сам.

– Сам?

– Мы тоже подпишемся, а кроме того, если надо, мы сами тебя отведем; да мы весь Виллер-Котре поднимем, коль скоро будет такая необходимость.

Питу покачал головой.

– Аббат Фортье упрям.

– Ну, ты был у него любимым учеником, он ни в чем не сумеет тебе отказать.

– Вот и видно, что вы его совсем не знаете, – вздохнул Питу.

– Как? Ты полагаешь, что этот старикан нам откажет?

– Он откажет даже эскадрону королевских рейтеров. Это упрямец, injustum et tenacem [203] . Правда, – перебил себя Питу, – вы даже латыни не знаете.

Но оба арамонца не дали себя смутить ни цитатой, ни колким замечанием.

– Эх, чтоб мне провалиться! – сказал Дезире. – Хорошего начальничка мы выбрали, Клод: всего-то он боится.

Клод покачал головой.

Питу спохватился, что рискует своей славной репутацией. Он напомнил себе, что удача благосклонна к отважным.

– Ладно, так и быть, – сказал он, – посмотрим.

– Так ты займешься ружьями?

– Попробую.

Легкий ропот неодобрения, который уже начинал было витать над обоими патриотами, сменился одобрительным шепотом.

«Ишь ты! – подумал Питу. – Я еще не стал у них начальником, а они уже пытаются мне указывать. Что же будет, когда я стану командиром?»

– Попробуешь? – подхватил Клод, качая головой. – Этого недостаточно, нет, недостаточно.

– Ах, недостаточно? – удивился Питу. – Тогда принимайся за дело сам, уступаю тебе свои полномочия: ступай сам к аббату Фортье, поспорь с ним и с его плеткой.

– Стоило возвращаться из Парижа в каске и при сабле, – презрительно возразил Манике, – чтобы бояться какой-то плетки.

– Каска и сабля – это еще не кираса, да и будь я закован в броню, аббат Фортье всегда сумеет отыскать в ней изъян и добраться до меня своей плеткой.

Казалось, Клод и Дезире поняли, что он хотел сказать.

– Ну, Питу, сынок! – сказал Клод.

(Сынок – это дружеское обращение, весьма распространенное в тех краях.)

– Ладно, уговорились, – отвечал Питу, – только уж я буду требовать повиновения, черт побери!

– Вот увидишь, как мы будем повиноваться! – воскликнул Клод, перемигнувшись с Дезире.

– Только позаботься о ружьях! – добавил Дезире.